Утро. Кто там из классиков говорил, что утро добрым не бывает? В пещере серо: наверное, только рассвет заладился. Вставать надо! Спал одетым, только сапоги натянуть. Не забыть постирать вещи, а то они сгниют в воде. Костер прогорел, лишь пепел слегка дымится.

Подъем. Обуваюсь. Хватаю котелок, тряпочку — бывший рукав, бегом в туалетную комнату, потом в полутьме добрался до грота, разделся и по каменным плитам несмело спустился к воде, держа котелок с тряпкой.

«Мою котелок, умываюсь, набираю воды для остатков фазана — и обратно!»

Плавать в неизвестном месте, где много притопленого дерева, не стал. Умылся, слегка ополоснул котелок, набрал воды, оделся и осторожно пошел по проходам, стараясь не расплескать воду. Котелок повесил над костром, наломал веток для растопки, нашел зажигалку, вернее — поджигалку, внимательно, боясь перепутать, разместил пальцы на сторонах с желтой полосой, присел и включил зажигалку. Сил на розжиг костра потратил немного, огонь занялся сразу. Положил в котелок мясо. Подкинул в огонь дров потолще, пусть варится. Заткнув за пояс топорики и проверив, на месте ли тесак, подхватил два гигантских листа и спустился к заливу.

Туман окутывал все белыми хлопьями, обдавая влажной свежестью; на листьях появились водяные капельки…

Хватит лирики!

За ночь рыбка никуда не делась. Положил возле нее листья, на один из них — тесак и топорики, вынул из правого сапога «счастливый» ножичек: мало ли, вдруг что-нибудь аккуратно вырезать придется; отошел на пару шагов, разделся полностью и принялся за добычу.

Попался самец, молоки килограмма по три каждый. Голову раскромсал топором на четыре части, дальше где тесаком, где топориками, «счастливец» не понадобился. Разделил тушку на тридцать частей, чтобы в котелок помещались, ополоснул их в воде от песка и крови, увазюкался сам с ног до головы.

Кишки и жабры отнес к овражку и прикопал в сторонке, в песке. Все куски рыбы сложил на один лист, а второй, тщательно отмыв в воде, оттащил наверх, на кухню. Положив его на пол около листьев с запасами, взял мешок, предварительно долив воды в котелок из фляги, которую потом захватил с собой. Бульон в котелке кипел, завтрак был готов. Спустился к заливу и принялся тщательно отмывать мешок от песка и грязи. Набрал во флягу чистой воды. Потом, в три приема, в мешке перетаскал куски рыбы наверх в пещеру, уложив их на чистый свободный лист.

Сегодня у меня день стирки — вода, правда, пока прохладная, но помыться надо, мешок и разделочный лист от рыбы отмыть, и вещи наконец постирать. Завтрак задерживается.

Стирка, очистка, помывка заняли не менее двух часов. Пока занес чистый, отмытый лист, накрыл им куски рыбы, постирал и развесил на кустах вещи и мешок, пока отмылся сам, причем себе любимому уделил времени не меньше, чем на все… Туман рассеялся, солнце начало припекать, желудок от таких издевательств орал благим матом, притом воду я доливал в котелок еще раза три. Добрался наконец до котелка.

Ел в обеденной зоне. Прекрасный, насыщенный бульон, правда, мало его показалось; мяса целый котелок, яблочки, нарезанный ананас, чистейшая вода и напоследок — ягоды. Рядом потрескивает костерок.

«Лепота! Чем там я планировал сегодня заняться? Рыбу разделал — сейчас и варить поставим, постирал, вещи скоро уже высохнут на такой жаре, в лес сходить надо, силки проверить, фруктов набрать и потом последить за дорогой, хотя бы часа два, а вечером в сумерках пройти посмотреть стоянку за бродом. Продолжим!»

Из фляги всю воду выливаю в котелок, кладу два куска рыбы и на костер — пусть обед готовится. Двигаться тяжело: разморило. Куда в меня влазит — ведь ни кусочка не оставил, весь бульон допил… Котелок литра на два с половиной — три, живот надулся, как барабан.

Кулон опять безобразничает: на такой жаре, еще и костер рядом горит, а чувствую озноб, от живота по всему телу разносится. Ладно, пусть, ему тоже есть хочется; потом надо будет посмотреть на него — может, опять изменился? Одеваюсь; хорошо хоть вещи с пляжа забрал. Так, я вот думаю, зажигалочку-поджигалочку надо с собой таскать, это последний аргумент, а в моем случае — единственный. Засуну в кармашек на поясе, всегда под рукой будет. Распихиваю железо; теперь спускаться, мешок взять — и здравствуй, овраг.

Посещение леса прошло штатно. Набрал фруктов и ягод, в одну из петель попалась курочка. Монстр, на удивление, сохранился хорошо, не вонял, и около него не было мух: я только сейчас это заметил, специально в десяти метрах минут пять стоял, наблюдал. Вот это да! Занесу в список, с чем нужно разобраться, а с ним разбираться надо быстрее, в любой момент могут начаться дожди. Если ничего неординарного не случится, то завтра. Пока ходил — высматривал камни подходящие, надо оружие подточить. Ничего не нашел.

Костер почти прогорел, уха готова, но я же недавно ел? А вот желудок утверждает обратное!

Еще полчаса на уху. Все, я доел все! Это невозможно! Аппетит, как у бегемота! Так не бывает! Не может двенадцатилетний парнишка, метр с кепкой, рубать еду котелками. Опять напомнил о себе кулон неприятным ознобом, хотя в пещере и не жарко и не холодно. Это что, он так на меня действует, заставляя через желудок есть немерено, а он таким образом из меня энергию ведрами хлебает? С другой стороны, и не вредит явно, но… что-то боязно. Сомнения прочь, без него я бы совсем от мошкары с ума сошел. Ставим новую порцию; что там с дровами? Еще и на завтрашний день хватит. Вода во фляге закончилась, ничего, в гроте наберем. Полено в костер, долго гореть будет, в мешок яблоки и ягоды, норма.

Наполнив в гроте флягу водой, побрел на выход. А туннель длинный, восемьдесят шесть шагов насчитал, и уклон сильный. Выхожу. Аккуратно отодвинул ветку кустарника, растущего справа от входа, маскируя его со стороны леса. Выглянул, осмотрелся — никого. От выхода из подземелья, под уклон, вела тропинка, натоптанная монстриком. Слева она упиралась в скалы, уходящие дальше до «младшей сестры» реки, с правой, со стороны дороги — в невысокий протяженный холм-увал с пологими стенами.

А часто монстр посещал свои охотничьи угодья, теперь осталось найти его место для наблюдения.

Поднялся на увал, осмотрелся. Оп-па, со стороны водопада, на том берегу реки, спустившись с гор, остановились всадники. Я отстранился; посмотреть бы получше, да не видно ни хрена. Поднялся метров на двадцать по увалу в сторону водопада: сплошной кустарник… а вот тут неплохо. Выдвигаясь уступом, скала образует небольшую площадку, сверху заросшую травой. Ракурс обзора прекрасный, что вправо, что влево. И дорога с косогором как на ладони: можно сказать, я над ней вишу; отличное место для засады. Зуб даю, монстрик прямо отсюда и сигал на проезжающих.

Посмотрю-ка на этих путешественников… Шесть человек, и пятеро из них одеты в железо, даже на головах «ведра». Шестой — маленький толстячок, как Санчо у Сервантеса. Пятеро о чем-то оживленно спорят, размахивают руками и показывают в мою сторону. Поспорили между собой и стали с коней слезать, а толстенький, выслушав, что сказал ему самый крикливый и важный, поклонившись ему, начал разворачивать пикник.

Накрыл быстро, мешок у него на лошади классный, он из него тряпку какую-то достал, постелил на траву и стал выставлять тарелки, кружки (или кубки, отсюда не видно), пару бутылей, закуски, снедь всякую. В это время офицеры, как я про себя их назвал, помыли руки в реке, о чем-то весело переговариваясь. Толстяк «накрыл поляну», с поклоном подошел к ним и доложил, приглашая отобедать.

Желудок мой в ответ на такое безобразие выразил протест громким урчанием, проглот. Отсыпал ему яблочек, внимательно следя за разгорающейся пьянкой.

Попойка шла бурно: крики, споры, песни, я даже отсюда видел, что у слуги руки отчего-то трясутся. Иногда я смотрел в противоположную сторону. Осматривал дорогу и берег «младшей» речки, там никого не было. Что ж, посмотрим старое кино.

Где-то через час пьянка стала затухать, компания споро собралась, при этом толстяк, так как его подгоняли, бросил в покрывало все, что было на импровизированном столе, завязал его узлом, прикрепил к своему «волшебному» мешку, притороченному к седлу, взял лошадь под уздцы и, как на казнь, вошел в брод, следом за весело болтающими офицерами.