Руки тряслись, ноги не держали, и я опустился на землю. Агония длилась долго. Несчастный хрипел, дергался, выгибался то в одну, то в другую сторону.

Видно, перебил ему трахею, иначе вся округа поднялась бы от его диких криков. Точно за сегодняшнюю ночь поседею. Добить бы его, но уже не смогу. Надо оставлять все как есть и уходить, или будет поздно.

Поднявшись на ноги, побрел за вещами. Ну, посмотрим, подойдет ли мне это барахло. Скинув мешковину, ощупал себя, заново знакомясь.

Так, малец совсем, кожа да кости, лет мальцу от силы двенадцать-четырнадцать. Кто его знает, чем он питался все это время… пока я в нем не поселился.

Ладно, приступим к обновкам, то есть обноскам.

Рубашка мне понравилась, постирать бы ее только, панталоны, как и рубашка, выглядели парусами. Но ремень подошел идеально, прижал хорошо и рубашку, и штаны; сверху жилетка — ну испанец вылитый!

Рассветет — налюбуюсь, если жив останусь. Сапоги оказались чуть больше по размеру, носков нет, портянок тоже.

Погоди, двадцать пять лет в армии и портянки не сделаю?! Момент…

Взяв снятые штаны, примерил по ноге, достал засапожничек. Чик-чик — в руках остались одна штанина и две неровных тряпки. Попробуем их в качестве портянок, лишь бы ноги не стереть. Мастерски намотав портянку, сунул левую ногу в сапог.

Недурно. Как влитая, и удобно. Проделал подобные манипуляции со второй ногой. Отлично, не все так плохо, как кажется!

Теперь оружие. Топорик за пояс, ножик в сапог; а ничего, удобно. Перевязь сейчас не осилю, в мешок надо убрать. А я его подниму? Ладно, попробую. Пустые ножны… Выкинуть их, что ли? Да пояс снимать не хочется. Пойду, наверное, заберу.

Пойду!.. Да тут идти-то — три метра, вон и жертва, похоже, затихла, точно окочурился.

Жмурик не дышал, не шевелился, в общем, не подавал никаких признаков жизни.

— Ну, поздравляю тебя с «первым», счет открыт! — подбодрил я сам себя.

Жутковато, и подходить страшно, а вдруг тут трупы оживают?

Так, не накручивать себя… такое воображение до добра не доведет.

Осторожно подошел к трупу. Где-то должен валяться тесак… не смотреть на этого гада… А крови-то сколько!.. Точно сам бы сдох, и зачем я пачкался… вот и тесачок: здоровенький, сантиметров двадцать пять будет, вместо меча сгодится; в крайнем случае будет чем зарезаться.

Топорик торчит, да и засапожник второй жалко…

Так, тут не барахолка. В ста метрах куча ублюдков развлекается, а я: «жалко — не жалко»… Думать быстрей надо: «брать — бери, нет — беги».

Жаба душила страшно. Но подходить и трогать труп не хотелось до жути.

«Ну же, быстрее!» — подтолкнул себя таким образом. И, набравшись храбрости, наклонился над беднягой.

— Да у него же глаза открыты, почти навыкате! — чуть не заголосил я и отпрыгнул назад. — Дурень… он мертв, просто глаза закрыть забыл.

Успокоившись, приблизился к трупу со стороны, откуда наносил удар. Топорище торчало вверх и, кажется, запачкано не было. Осторожно взялся за рукоятку и потянул на себя.

Мертвец начал поворачивать голову… Мои волосы, в который раз за сегодняшнюю ночь, встали дыбом, холодный пот прошиб все тело, я почувствовал — еще немного, и упаду.

«Баран… я же тяну топор, вот он и шевелится!» — дошло до меня, но легче от этого не стало. Резко подергал топорище вниз-вверх — всё, освободилось.

Аж от сердца отлегло. Ну и стрессы на старости лет… Хотя какая старость? Тебе лет четырнадцать, понял? Радуйся.

Оттереть бы топор… Где наши распоротые штанишки?.. Вот они! Приступим! Вторая штанина отлетела. Нет, я, конечно, не брезгливый, крови особо не боюсь, и прополоскало меня сегодня изрядно, но прикасаться к лезвию тряпкой — пришлось себя заставить.

— А это что такое? — За обух топора зацепилась цепочка с кулоном. — Интересненько! На шее у него была.

Взял кулон, начал легонько протирать тряпкой, боясь попортить. Цепочка порвалась, наверное, во время удара. Длиной цепь сантиметров тридцать пять, кулон каплевидной формы, ни цвета, ни материала, из чего он сделан, в темноте не видно. Потом разберусь, а пока пусть на «рюкзаке» полежит. Разделив остатки штанины на две половины, одну сунул за пояс, второй продолжил вытирать топорик.

А ничего так томагавк. Точно индейцем заделаюсь. Да, но они вроде их метали, а ты мясо рубишь, как на скотобойне.

Присмотрелся — вроде чистый, хотя в такой темноте не очень-то и рассмотришь… запихнул его за пояс. Ну что, за ножиком? Может, тоже что-нибудь зацепится?

Жертва так и лежала, поджав колени к животу.

Подошел, глянул, рассмотреть особо ничего не смог, а вот запах…

Да он ведь обгадился! И что теперь? Нож, наверное, весь в дерьме… Ну, коль начал, то заканчивай.

Зажав нос пальцами правой руки, левой рукой выдернул тряпку из-за пояса, наклонился, обхватил тряпкой рукоять ножа и резко дернул на себя. Опять этот противный чмокающий звук… я сразу отскочил назад: вдруг кровь или дерьмо попадут на одежду.

Ну, вроде все, надо двигать, и так еле на ногах держусь от таких приключений. Тщательно вытерев «счастливый» ножик, сунул его в правый сапог. Попрыгал немного. Вроде нормально. Жилетка, рубашка, штаны — великоваты, но ничего страшного, все лучше, чем та мешковина. Цепочку засунул в один из кармашков на поясе.

Подхватил мешок — килограммов десять точно.

Сдохну, пока таскать буду… может, бросить? Нет: сколько смогу, столько и протащу. Теперь вопрос: куда идти? А чего тут думать? Налево; все нормальные мужики ходят налево, и я пойду.

Закинув мешок за спину, неторопливым, осторожным шагом побрел влево от стоянки.

Мне повезло, по оврагу обычно весной и осенью протекает ручей, а летом пересыхает. Идти по дну овражка было легко и приятно, и главное, как раз в выбранную сторону.

Чудесное избавление от опасностей, спасение от смерти, пыток и кое-чего похуже — радовало и воодушевляло меня. Я старался прислушиваться к тому, что творится вокруг. Примерно минут через двадцать перестал улавливать шум и крики, доносившиеся ранее со стоянки каравана.

Мне было жалко этих людей, хотя мы не были знакомы. Нет, малец, в теле которого я оказался, может, и знал… может, там даже были его родственники, но помочь им я ничем не мог. Адреналин уходил, а вместе с его уходом навалилась усталость и зверски хотелось есть.

Сколько я так еще смогу пройти? На песке остаются мои явные следы, и если среди тех уродов, что остались на стоянке, есть следопыт или кто-то вроде него, то мне не уйти. Будем надеяться, что эти звери сегодня упьются и что я не завалил какого-нибудь сынка вождя… а может, они вообще решат, что он сбежал. Должно же мне повезти, просто обязательно должно. Честно: хочу жить и отомстить за те ужасы, что они творили.

— Клянусь, если выживу, то из этих ублюдков никто жить не будет! — Видимо, я так глубоко задумался, что начал произносить мысли вслух. Последнюю фразу я просто прокричал — и от этого очнулся и испугался. Выхватил тесак, остановился, прислушался. Никого. Слава богу, аккуратней надо.

Дорожка шла под уклон, а сверху с обеих сторон росли деревья, полностью скрывая своими ветками овражек. Темнота почти абсолютная, едва видно небо, которое в сравнении со стеной леса было светлее. Маленький рост в этот раз помогал мне. Расстояние до веток небольшое, иногда мне приходилось пригибаться. Даже для пигмеев-разбойников пройти здесь будет непросто.

Сколько я уже в пути — даже не знаю… устал сильно, живот прилип к хребту — так есть хочется, мешок просто неподъемный — плечи отваливаются, глаза слипаются — засну на ходу. Но я заставлял себя идти, понимая, что от этого зависит моя теперешняя жизнь. Заметил интересную закономерность — когда я очнулся под телегой второй раз, меня сильно донимала мошкара и комары, или что есть тут кровососущее. Когда подошла эта маленькая похотливая обезьяна, вся эта летающая бяка куда-то делась. И потом, в овражке, пока мы с ним мило общались, они тоже не докучали мне своим обществом. И вот иду я уже третий час, как минимум, а еще ни одна тварь меня не укусила, и животных в этом лесу как будто и нет. Странно. А ведь я очень боялся встречи с каким-нибудь представителем местной фауны из числа хищников, ведь ночь — это их любимое время.